Антоничева М. Ю. «Женщина в черном»: ахматовский образ в прозе В. Набокова // Филологические этюды: Сборник научных статей молодых ученых. Саратов: Изд-во Латанова В. П., 2004. Вып. 7. Часть I – II. С. 141-143.

В связи с изучением поэтики Набокова и ее взаимодействия с литературной традицией широко используется компаративистский метод. В силу неприятия Набоковым поэзии Ахматовой, высказанного им в рецензии на сборник стихов Ирины Снесаревой-Казаковой «Да святится Имя Твое» (1927) («На современных поэтесс Анна Ахматова действует неотразимо и пагубно. От нее пошла эта смесь женской «греховности» и «богомольности» [Цит. по: Шраер, 2000. С. 245]), в современном набоковедении в рамках данного метода можно выделить два аспекта исследований:

• отношение Набокова к «женской поэзии» вообще [Шраер, 2000] и
• влияние поэзии Ахматовой на поэзию и прозу Набокова.

Тематическую взаимосвязь стихотворений Набокова и Ахматовой обнаруживает в своей работе Г. Н. Смолякова (тема России, потусторонности – зазеркалья, одиночества) [Смолякова, 1999]. Впервые «ахматовский след» в прозе Набокова был обнаружен Арьевым в повести «Волшебник» через аллюзию к «Колыбельной» (1915) Ахматовой в словах матери девочки, а также, в стихах Лизы Боголеповой в «Пнине» [Арьев, 2001. С. 169-194]. На сегодняшний день история этого вопроса ограничивается лишь упомянутыми тремя именами.

Данная работа представляет собой попытку взглянуть на взаимодействие художественных практик Ахматовой и Набокова с иной точки зрения, цель ее – анализ образа лирической героини (субъективного «я») Ахматовой в прозе Набокова (так называемой «женщины в черном»), особенность обращения автора к нему и трансформация этого образа в набоковском творчестве.

Основную черту, сближающую эпизодических героинь различных романов и главных героинь нескольких рассказов Набокова, реализующих данный образ, описывает в автохарактеристике Марья Васильевна из рассказа «Случай из жизни»: «…я видела себя в зеркале и себе самой казалась монашкой со строгим восковым лицом, но через минуту <…> я как бы окунулась в свои огромные, черные, опытные глаза, и в них был блеск отнюдь не монашеский, — даже сквозь вуалетку они горели» [Набоков, 1999-2000. Т.4. С. 548]. Эта черта образно и тематически коррелирует с такими стихотворениями Ахматовой, как: «Ты письмо мое, милый, не комкай…», «Умирая, томлюсь о бессмертье…», «Помолись о нищей, потерянной…», «Все мы бражники здесь, блудницы…», «Все отнято: и сила, и любовь…», «Вместо мудрости – опытность, пресное…» и др.

Таким образом, приводимый А. Арьевым относительно повести «Волшебник» комментарий Б. Эйхенбаума по поводу ахматовского сборника «Четки» («Тут уже начинает складываться парадоксальный своей двойственностью (вернее – оксюморонностью) образ героини – не то “блудницы” с бурными страстями, не то нищей монахини, которая может вымолить у Бога прощение») указывает на более ранний интерес Набокова к данному образу.

Возникновением образа «женщины в черном» следует считать Изабель из рассказа «Удар крыла», привнесшей в качестве характеристики постоянный эпитет «черный» (наиболее частый эпитет в поэзии Ахматовой), блеск глаз в качестве главной черты, тему одиночества и смерти как главной составляющей образа (также актуальной в поэзии Ахматовой). Клара из романа «Машенька» обладает всеми чертами    предыдущего образа, вплоть до мельчайших подробностей. С Изабель ее сближает тема смерти: Изабель умирает в рассказе, в День Рождения Клары с Подтягиным случается очередной сердечный приступ, который, судя по всему, приведет его к смерти, таким образом, День Рождения трансформируется в день смерти. Внешне героини соотносятся только в силу того, что у обеих черные волосы и один аксессуар черного цвета – черный веер у Изабель и черный платок у Клары. Но, при этом образ Клары привносит существенную для Набокова «оппозицию «реализованного / нереализованного», воплощающуюся в темах «степеней реальности» и «отказа от реальности» [Левин, 1999. C. 365].

В силу контраста черного платья и значения имени героини (от лат. Clarus –светлый), а также в связи образа Клары с цветами апельсинового дерева (через образ апельсинов в романе), являющимися символом девственности, Нора Букс рассматривает черное платье в данном контексте как «траур по несостоявшемуся женскому счастью, то есть пародийный знак вечной женственности» [Букс, 1996. C. 304].

В «Лолите» Набоков использует прием контраста иначе – здесь контраст в именах героинь – Бьянки Шварцман (ит. – белый, нем. – черный) и Мелани Вейс (греч. – белый, нем. – черный). А. Люксембург в комментариях к роману объясняет значение контраста следующим образом: «Контраст черного и белого цветов <…> соответствует представлению писателя о том, что для школы психоанализа, пародирование которой – одна из сквозных тем романа, характерно упрощенное, примитивизированное видение и истолкование мира» [Набоков, 1997. Т.3. С. 628].

Такой же прием использует Набоков и в «Пнине» в связи с доктором Альбиной Дункельберг, являющейся, по словам А. Люксембурга и С. Ильина «…еще одной, базирующейся на контрасте белого и черного, персонификацией психоанализа, неспособного, согласно Набокову, воспринимать нюансы индивидуальной психологической мотивации индивида.» [Набоков, 1997. Т.3. С. 628], и в романе «Смотри на арлекинов!» в имени Ивора Блэка.

В качестве гипотезы возможно предположение о номинации Клары с ориентацией на иронический модус, так как в «Толковом словаре» В. Даля, к которому Набоков обращался во время обучения в Кембридже и во время работы над переводом «Кола Брюньона» Ромена Роллана, представлено следующее истолкование слова «Клара»: «Клара. ж., от нем. имени Klara продажная женщина, проститутка» [Даль, 2002. Т.2. С. 98].

Характеристика, схожая с данной Набоковым Кларе, встречается в «Университетской поэме» в образе Виолетты: «…ярко, до уродства, / глаза блестели, и на всем / подолгу, радостно и важно / взор останавливался влажный / и странно ширились зрачки…»[Набоков, 1999-2000. Т.2. С. 565], ей свойственна ситуация одиночества, брошенности, в которой оказывается Клара.

Образ Виолетты возникает также в «Других берегах» как автоаллюзия и в «Смотри на арлекинов!», где получает оксюморонную характеристику «девственницы опытной и сострадательной».

Следующим связующим звеном становится Ольга Алексеевна из «Красавицы» – «…высокого роста, с мягкой грудью, всегда в черном джампере», «с такими веселыми глазами, что все ее целовали в глаза», «в нее самое никто не влюблялся», «черному костюму пошел четвертый год <…> и лучше умолчим о состоянии чулок» [Набоков, 1999-2000. Т.3. С. 615-617]. Ольга в рассказе умирает от родов. В примечаниях к рассказу Ю. Левинг указывает на взаимосвязь образа Ольги Алексееевны и «одинокой во всех смыслах» молодой женщины «всегда в черном платье» из второй главы «Дара» [Набоков, 1999-2000. Т.3. С. 807].

Выше уже упоминалась Марья Васильевна из рассказа «Случай из жизни», носящая «…траур по всем, по всём, по себе, по России, по зародышам, выскобленным из меня» [Набоков, 1999-2000. Т.4. С. 546].

В образе Лизы Боголеполвой из «Пнина» черты А. Ахматовой проступают наиболее явно в стихотворении, которое она читает Пнину, в ее отношении к собственному ребенку, на чем подробно останавливается в своей работе А. Арьев. Хотя, стоит отметить Аллу Черносвитову из «Подвига», поэтессу-декадентку, в образе которой эпитет «черный» становится частью фамилии, а черты, свойственные Лизе Боголеповой, возникают у Набокова еще в так называемый «русский период».

Таким образом, в цепочке трансформаций образа «женщины в черном» трагичной доминантой можно назвать использование «оппозиции «реализованного / нереализованного»: соотнесения мечты («…последнее время она избегала Людмилу из боязни, что подруга вконец ей испортит то огромное и всегда праздничное, что зовется смазливым словом «мечта» – «Машенька», Клара) и реальности в пользу реальности («…вспоминается только какое-то вялое копошение, как сквозь мутную воду или липкий туман» — «Случай из жизни», Марья Васильевна)  При этом стоит отметить усиливающуюся побочную линию, представляющую собой иронический модус в связи с оксюморонным для поэтики Набокова совмещением двух образов «блудницы» и «монашенки» (наиболее четко представленным в образе Виолетты – «девственницы опытной и сострадательной»). Совмещение трагического и ироничекого с постепенным усилением последнего и  становится особенностью набоковской реализации в прозе ахматовского образа лирической героини.

1. Арьев А. Вести из вечности (О смысле литературно-философской позиции В. В. Набокова) // В. В. Набоков: Pro et contra: Материалы и исследования о жизни и творчестве В. В. Набокова: Антология. СПб., 2001. Т.2.
2. Букс Н. Звуки и запахи: О романе Вл. Набокова «Машенька» // Новое лит. обозрение. 1996. №17.
3. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4т. М., 2002.
4. Левин Ю. Заметки о «Машеньке» В. В. Набокова // Набоков В. В.: Pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб., 1999. Т.1.
5. Набоков В. В. Собрание сочинений русского периода: В 5т. СПб., 1999-2000. Т.1-5.
6. Набоков В. В. Собрание сочинений американского периода: В 5т. СПб., 1997. Т. 1-4.
7. Набоков В. В. Собрание сочинений американского периода: В 5т. СПб., 1999. Т.5.
8. Смолякова Г.Н. «Воздух твой, вошедший в грудь мою, я тебе стихами отдаю…» (В.Набоков и А. Ахматова) // Набоковский вестник. СПб., 1999. Вып. 4: Петербургские чтения.
9. Шраер М. Д. Набоков: темы и вариации. СПб., 2000.